Такая работа: врачи челябинской династии рассказали о самых захватывающих случаях из практики

О династии челябинских врачей, во главе которой стоит анестезиолог-реаниматолог Челябинской областной клинической больницы Надежда Витальевна Овчинникова, «Пчела» рассказывала в предыдущем материале. История легендарной семьи началась ещё в 19 веке и довольно далеко от Урала. Продолжилась она в Карелии, а потом и в Алтайском крае, где мама Надежды Витальевны Нина Никифоровна работала медиком на селе и была там воплощением «всей медицины». После окончания учёбы Надежда Витальевна и её муж Николай Александрович тоже оказались врачами в сельской больнице на Алтае. За три года чета Овчинниковых сделала из деревенского медпункта приличное учреждение с операционной и рентгеновским аппаратом. Опыт сельской медицины стал одним из самых необычных и трудных в карьере челябинских врачей.

400 миллилитров новокаина — и больше нельзя

— Сельская медицина — особая тема. Там ты всегда на виду. Купались мы у одного и того же кустика, чтобы, если приедет скорая, знали, где нас забрать. В баню мы ходили к одним и тем же знакомым, но, не успеешь намылиться, тут же стучат: «Выходи». Не было ничего в этой деревенской больнице. И мы всё делали сами, два энтузиаста недоделанных, — рассказывает «Пчеле» Надежда Витальевна.

Весной в той местности, где молодые врачи работали по распределению, разливались реки Обь и Чарыш. Жители села заранее запасались продуктами и всем необходимым, так как знали, что какое-то время придётся жить в изоляции. С этим явлением природы было связано много эпизодов. Так, однажды в период разлива рек в деревню привезли рентгеновский аппарат, который Николаю Александровичу самому пришлось снимать с баржи и тащить до больницы. Последствия сильной простуды, возникшей в результате этого случая, остались с ним на всю жизнь. В другой раз случилось так, что разобрали мост через реку. По ту сторону реки жили пациенты, до которых Надежде Витальевне приходилось добираться, переползая на четвереньках по оставшимся брёвнышкам. А в один год во время разлива рек произошла по-настоящему экстренная ситуация.

— Мама, расскажи, как папа тебе аппендицит удалял, — попросил во время беседы сын Надежды Витальевны и известный в Челябинске анестезиолог-реаниматолог Алексей Николаевич Овчинников.

— Да. Реки разлились, а у меня острый аппендицит. Лёшке семь месяцев. Надо оперировать, из краевой [больницы], понятное дело, никого не пришлют. Ну и пошли мы в нашу больницу оперироваться… Под местной анестезией, — начала рассказ Надежда Витальевна. — Я лежу на операционном столе…

— «Коленька, ты помнишь, как мне было больно?». — «Наденька, я тебе 400 миллилитров новокаина закачал, уже больше некуда было…». — «Да, 400 миллилитров… А ты помнишь, как я орала?» — «Наденька, но ведь больше нельзя было…», — Алексей Николаевич вдруг решил пересказать по ролям типичный диалог родителей на эту больную тему.

— И потом он [муж] мне решил сделать доброе дело — поставил обезболивающее — морфий. А меня рвёт от него и не обезболивает нисколько. Такая необычная реакция организма на опиаты, — продолжает Надежда Витальевна. — Потом шов нагноился операционный, этот (показывает на сына — прим. ред.) — по чужим рукам в семь месяцев, а я — домой на три дня, повязки менять. Неделю посидела, работать некому, пришлось выйти. Но ничего, все живы оказались.

Другую экстремальную историю Надежда Витальевна рассказывала со слезами на глазах. Слишком живыми оказались воспоминания о том, как она едва не погибла ночью в сырой ноябрьской степи, пытаясь найти дорогу домой. Всё началось, когда доктора Надежду отправили за кровью для больного. Группа была не первая, так что пожертвовать свою кровь, как это обычно бывало, медики не могли. Поездка случилась в распутицу: сверху шёл снег, а снизу земля ещё не замерзла. Всюду степи и чернозём.

— Мы застряли, трактор застрял. И в результате мы решили идти пешком — я, водитель с трактора и водитель с машины. И мы потерялись друг от друга все, — рассказывает Надежда Витальевна. — Степь, ничего не видно, иду, не знаю, поле это или дорога. На ощупь чувствую — кругом травы дикие. И вот я вдалеке увидела огонёк и на этот огонёк вышла. Это сидел мой муж, он лампу зажёг (электричество с 12 ночи отключали). Я доскреблась до крылечка и упала, поцарапалась там в дверь, он меня затащил. Я вся… (плачет). Мокрая вся… Говорю: «Иди к чёрту со своей больницей, никуда я больше не пойду!». Ну, конечно… Сейчас…

Вспоминает опытный врач и случаи, когда в деревне, со всем тамошним оснащением, удавалось вылечить больных с редкими патологиями. В их числе, например, 26-летняя Валентина, у которой был порок сердца, а после самостоятельных родов случился выворот матки. Такое бывает один раз на 100 тысяч родов.

В деревне Надежде приходилось совмещать сразу несколько специальностей, а по вечерам — учиться в местной школе, чтобы сдать экзамены в мединститут в Челябинске, куда Надежда Витальевна с мужем переехали через три года после распределения.

На скорой — в кусты

Когда семья Овчинниковых оказалась в Челябинске, Николай Александрович устроился в пятую горбольницу на ЧГРЭС, а Надежда Витальевна поступила в вуз и пошла работать в травмпункт той же больницы. После учёбы молодая анестезиолог-реаниматолог попала в ЧОКБ, где снова довелось столкнуться с особенностями медицины в отдалённых районах области. Дежурить по санавиации обязаны все врачи всех специальностей. По словам сына четы медиков, Алексея Николаевича, для этого устанавливалась очередь — кто первый, кто второй и так далее. Если первый едва вернулся домой, и поступает новый вызов, он летит снова. Или едет. Рассказал он и одну из историй со слов кого-то из коллег.

— И по всем нашим дырам 300 тысяч километров, когда на вертолёте, когда по эстафете… По эстафете — это вообще отдельная история. От областной [больницы], например, везёт «Волга» до Аргаяша. А там машина должна встретить с Верхнего Уфалея. Приезжают — машины нет. И если человек неопытный… (смеется), он говорит: «Я постою, подожду». На улице — зима. Спустя время выясняется, что ждать бесполезно — на промежуточном этапе что-то упустили. Он отогревается в ближайшем магазине, потом добирается на перекладных до Уфалея. И вот сидят его коллеги в своей медицинской избушке, открывается дверь и вваливается что-то заиндевевшее, и кричит: «Да я всю вашу холобудру раскатаю до самого фундамента!». Как морду ему тогда не набили, не знаю... Только потому, наверное, что увидели что-то знакомое, — рассказал Алексей Николаевич.

Надежда Витальевна тоже припомнила историю поездки в далёкие Бреды в 30-градусный мороз. Вынужденная остановка где-то в поле привела к тому, что машина во второй раз отказалась заводиться. И бригада медиков в автомобиле осталась буквально замерзать. Спас врачей счастливый случай: по той же дороге проезжал знакомый водителя, он и помог добраться до ближайшей больницы.

— В другой раз полетели мы в Нязепетровск в мае. Погода была чудесная, но как только мы поднялись, повалил снег. Да такой, что только верхушки сосен было видно, больше ничего. Летали мы с урологом на гнойник почки. Я говорю: «Давай, молиться, чтоб хоть живыми нам приземлиться». Сели, пилот даже винт не стал выключать. Мы там выползли. Как больного увидали, так я бы на этом винте обратно улетела. Больной, что называется, зашибись! Одно лёгкое (второе удалено из-за онкологии) — в нём пневмония, почка (вторая удалена) — в ней гнойник. Я, как умный анестезиолог, ввела немножко калипсола — на обследование. Он у меня дышать перестал, а мы в процедурке. Я в этой больнице никогда не была, но я эту каталку тянула по коридору и пятой точкой нашла дверь в операционную, схватила аппарат, развентилировала всё. Пятая точка сработала, не башкой нашла, вот клянусь. В общем, еле живые выползли мы из этой больницы, но больной у нас жив остался. И гнойник мы этот вскрыли. Меня уролог потом спрашивает: «Витальевна, ты как нашла операционную?» — «Ты будешь смеяться...».

В деревне Кулуево медики спасали двухлетнего ребёнка с разрывом кишечника в неприспособленных условиях. Для подачи кислорода было заготовлено пять баллонов, потому что редуктор стравливал жизненно необходимый газ за 20 минут. Периодически в операционную заглядывали помощники и сообщали: «Доктор, не бойся, кислород кончается». Приходилось отключать подачу и делать дыхание рот в рот. Потом снова прицеплять. И так — всю операцию.

— Но самое смешное было потом, — продолжает Надежда Витальевна. — Я вышла из операционной и спросила, где туалет, а они отвечают: «А у нас нету». Я спросила: «А больные-то куда ходят?» — «Домой. Или в клуб. Деревня же». Я говорю: «У нас ни клуба нет, ни дома, давайте скорую, в кусты поедем». На скорой в кусты ездили, представляете. Ну, а что делать, такая работа.

В операционной — как на фронте

Работа анестезиолога-реаниматолога проходит на дежурствах в реанимации и, главным образом, в операционной — бок о бок с талантливыми коллегами. С этим тоже связана масса уникальных врачебных историй.

— Работа в операционной — это так интересно! Когда хороший хирург и хорошие руки — это не работа, а песня. Помню, вот иногда — надо своё поглядывать, а я рот разину и смотрю, что он делает. У нас в областной всегда хорошие были хирурги, такие руки, такие головы! Это сейчас — узи-музи, а раньше — голова, руки, сообразилка и всё, — говорит Надежда Витальевна.

Интересную историю про талантливых хирургов вспомнил и Алексей Николаевич. Всё началось с семейных планов пойти после работы в театр, но как это часто бывало, к 5 вечера в больницу поступили три пациента с аппендицитом. Узнав о предстоящем спектакле, коллега-хирург пообещал Алексею Николаевичу управиться с ними за час. Врачи даже поспорили на «флакон коньяка», поскольку поверить в это было трудно.

— В итоге один аппендицит он сделал за 15 минут, другой — за 13 минут, третий — за 17 минут. А всё потому, что руки хорошие и пациенты ещё попались не вредные, — рассказал Алексей Николаевич. — Вся проблема была только в том, чтобы дождаться пробуждения пациента. Одному говоришь: «Спи-спи». Другому, который рядом: «Нет, это не тебе. Просыпайся». Потом галопом на автобус — и в театр успел.

— Работа в операционной — как на фронте, всё видно. Кто трус, кто нет. Нельзя ни за кого спрятаться. Ты делаешь свою работу, ты за неё отвечаешь. Вот когда больной проснулся, и то не кончилась работа. Надо проверить, как он себя чувствует, — говорит Надежда Витальевна.

Сложности в операционной бывают не только из-за пациентов, но по вполне бытовым причинам. Почесать нос, например, можно о плечо коллеги, спину — о дверной косяк. Ведь руками трогать ничего нельзя, кроме стерильных рабочих инструментов. Ассистировать хирургу — это не только подавать скальпель, но вытирать пот со лба, давать высморкаться и даже подвязывать штаны.

— Однажды работаем, хирург крутится. Я говорю: «Чего ты крутишься?» — «Витальевна, штаны спадают, завязки развязались». Я ему: «Стой смирно, завяжу». Потом ворчит на меня, я говорю: «В следующий раз не буду штаны подвязывать, стой в трусах» — «Витальевна, это запрещённый приём» — «Вот и не зли меня», — рассказывает Надежда Витальевна. — Считаю, врачам надо быть благодарными за их работу.

Сама Надежда Витальевна Овчинникова проработала в операционной 42 года, выйдя оттуда в возрасте 72 лет, а всего медицине отдала 60 лет. Она участвовала в уникальных операциях, в том числе — первом в Челябинске разделении сиамских близнецов, спасала пострадавших во время террористического акта с мощнейшим взрывом в Аргуне, возглавляла отделение трансфузиологии ЧОКБ. Подробнее о Надежде Витальевне и её уникальном опыте «Пчела» расскажет в следующем материале.